Глава Чеченской Республики Рамзан Кадыров открыл памятник чеченским женщинам, которые во время Кавказской войны XIX века убивали русских солдат. Как отмечает пресс-служба главы правительства, торжественная церемония прошла в селе Хангиш-Юрт.
Как утверждают чеченские историки, подвиг был совершен в 1819г. После ожесточенного сражения русские войска взяли в плен большое количество людей, в том числе 46 девушек. При конвоировании через Терек в районе Хангиш-Юрта девушки стали хватать конвоиров и бросаться вместе с ними в бурную реку.
При этом местные ученые заявляют, что девушки мстили за жителей села Дади-Юрт, которое было сожжено войсками генерала Алексея Ермолова.
Р.Кадыров, учредивший в память об этом событии День чеченской женщины, рассказал, что в чеченском обществе женщины пользуются особым уважением. Кроме того, вспоминая о событиях 1819г., глава республики отметил, что из трагических событий нужно извлекать правильные уроки. "Наш первый президент, Герой России Ахмат-Хаджи Кадыров ставил своей целью не просто остановить войну, но и покончить с ней раз и навсегда. А наша задача - выполнять все его заветы, чтобы больше никогда не было печальных страниц в истории нашего народа", - сказал Р.Кадыров.
Установленный в Хангиш-Юрте памятник представляет собой композицию в виде горной гряды, в центре которой возвышается чеченская боевая башня.
Отметим, что сам А.Ермолов штурм Дади-Юрта объяснял дерзостью его жителей, неоднократно нападавших на русских солдат и села, в которых проживали лояльные к империи жители.
в чеченском обществе женщины пользуются особым уважением
Традиции Марина Ахмедова — из Грозного Через горную речку перекинут шаткий мост. Внизу — высохшее дно ручья. На Кавказе реки обманчиво спокойны летом и смертельно опасны зимой — тогда ручей становится бурливым потоком. Впереди — горы. На пригорке — он и она. Стоят на отдалении друг от друга, она — отвернувшись, он — уставившись в землю. Так положено. Это свидание — первый шаг чеченской женщины по замкнутому кругу, вырваться из которого невозможно. И если ее жизнь — это все-таки поэма о любви, то рифма в ней одна и та же: таков обычай, таков обычай, таков обычай...
Четверг
Каждые выходные в Ачхой-Мартане свадьбы — одна-две. Будут танцы и стрельба из автоматов. Невеста — самое незаметное действующее лицо этого торжества — весь день молча простоит в углу в доме жениха. Жизнь тому назад точно так же в углу стояла ее мать, две жизни тому назад — бабушка, а когда кончится ее собственная жизнь — будут стоять дочери и внучки. А может, и не будут.
Мы в доме чеченки Амины. Она выговаривает в адрес современной чеченской молодежи: красятся (на мой взгляд, очень умеренно), носят короткие юбки (чуть выше колен), и, слыханное ли дело, в Грозном уже случается, что невеста танцует на собственной свадьбе...
— Животы видны,— возмущается Амина.— Неприятно смотреть. Ни за что не взяла бы такую невестку для сына.
Вызывающая одежда на девушках, говорит она, привлекает внимание посторонних мужчин и приводит к вражде между тейпами. Замужняя просто обязана носить косынку, чтобы всем было видно — "я замужем, не подходи".
Невестка Амины испекла лепешки из кукурузной муки. Она накрывает на стол. Эта девушка понравилась сыну, мать пошла "ее посмотреть". Амину не интересовало, высокая девушка или низкая, толстая или худая. Главное — скромна ли она и кто ее родители.
— А вы строгая свекровь? — спрашиваю Амину.
— Нет. Но так надо,— Амина бросает взгляд на невестку.— А если так не будет, наши обычаи разрушатся.
Сама Амина вышла замуж поздно — в 18. Пришли родственники жениха, засватали. Отец дал согласие.
— Жених понравился? — спрашиваю ее. — Как тебе сказать... Наверное, не понравился. Но меня заставили. Я окончила школу, мечтала учиться дальше, хотела стать швеей. Замуж никто не рвется, это тяжелая работа. Когда меня забирали, я плакала. Два года привыкала. Стирала, убирала, накрывала для них на стол, а про себя все проклинала. И говорила себе: "Не ты первая, не ты последняя. Будь твердой. Так надо..."
Амина считает, что теперь ее сердце — эта самая сильная мышца в организме — оно отвердело и сделалось почти каменным.
Мы выходим во двор, стоим у хлева. По траве рассыпаны навозные лепешки.
— Вы ведь ни одного дня нашей жизни не представляете,— говорит она спокойно, без намека на жалобу.— Каждый день были бомбежки, самолеты. Я спрашивала себя, зачем я детей родила, они все равно ничего хорошего не видят. Что дети... Теленок у меня от разрыва сердца умер. Услышал, что летит самолет, закричал, как ребенок, и упал. Когда во время войны убивали наших детей, мы стояли с каменными лицами.
— Почему?
— Нельзя кричать. Все должно быть внутри. Таков обычай...
Ее голос не окрашен никакими интонациями. Только в глазах — два буравчика.
— Вы вините в этом русских матерей?
— Да, я их виню в равнодушии. И тебя лично тоже виню. Она смотрит через забор. По улице молодая женщина ведет за руку ребенка. Амина снова заводит разговор о молодежи.
— Это уже не те чеченцы. Раньше нельзя было брать на руки детей при старших. Это неправильно, это неуважение. Хоть он плачет, хоть что...
— А вы что-то чувствуете, когда ваш ребенок упал и плачет, а вы не можете взять его на руки?
— Чувствую, конечно,— сухо отвечает она.
— Если бы вы могли выбирать, какую жизнь вы бы выбрали?
— Я бы выбрала родиться в Европе...
Из дома выходит невестка Амины.
— Задам тебе загадку,— говорит Амина.— У одной женщины на войну ушли муж, сын и брат. Она пришла к полководцу и сказала: "Отпусти одного". Тот ответил: "Выбирай". Кого она выбрала?
— Брата,— отвечаю я, потому что знаю ответ.
— Правильно. Она сказала: "Замуж я еще могу выйти, сына еще рожу, а брата у меня больше не будет". А у русских женщины детей выбирают,— говорит она без упрека, без интонаций. Пятница
Завтра свадьба. Неважно, чья. Я попаду на нее без приглашения. А сегодня невесту легче всего отыскать в салоне красоты.
В "Золотых ножницах" в центре Грозного — гул женских голосов и смех, шумят фены. Здесь работают в основном вдовы, и принадлежит салон тоже вдове — высокой женщине в черном. Зовут ее Нурбика. В ее кабинете стеклянные стеллажи с косметикой. Нурбика — редкая для Чечни бизнесвумен. Ее дочь Малка с аккуратной прической ходит туда-сюда — из салона в кабинет и снова в салон. По ее мнению, быть руководителем тяжело.
— Чеченские женщины неуправляемы,— говорит Малка.
— Они вообще не воспринимают работу здесь как работу,— подтверждает Нурбика.— Считают ее увлечением. Могут остаться дома, потому что в гости пришли родственники.
Нурбика 25 лет проработала завучем в школе. Еще до начала войны ее муж, тоже учитель, погиб в автокатастрофе. Когда началась война, Нурбика бросилась в Москву, и там, в Минздраве, ей "пошли навстречу" — дали направление для старшей дочки в ростовский мединститут. Она сняла в Ростове квартиру и перевезла туда всех детей, а их было пятеро. Сама вернулась в Чечню, чтобы торговать на рынке товаром, привезенным из Назрани: в Ростове на работу не брали. Увидев на рынке знакомых, от стыда лезла под прилавок — она женщина коммунистическая, с математическим образованием, а на рынке — только спекулянты. Но потом Нурбика сказала себе: "Нечего людей стыдиться. Люди твоих детей не накормят. Кто тебе рубль принесет?"
Традиционно, до прихода советской власти на Кавказ, чеченка никогда не работала вне дома. Работающая женщина — позор для мужчины, значит, он не смог ее прокормить. Но война, как говорят в Чечне, все перевернула. Мужчины, много раз униженные на блокпостах в присутствии жен и детей, не способные найти работу, теперь, после войны, уже иначе смотрят на женский труд.
В Ростове дочь Нурбики занялась распространением косметики. Мать решила помочь и в новогодний вечер 1999-го разложила косметику на своем прилавке в Грозном. Это было невероятно — шла война, но женщины смели с лотка все. За неделю Нурбика "сделала" 20 тысяч рублей, а как только кончилась война, открыла салон и бильярдный клуб. Все ее дети получили высшее образование. Она построила новый дом взамен разрушенного. Мужчины ее уважают. Соседки не любят — мужья постоянно ставят в пример Нурбику: вот ты дома бездельничаешь, а она работает.
— Почему вы каждый день плачете? — спрашиваю ее, глядя в ее потухшие глаза. Нурбика еле заметно вздрагивает.
— В 2000 году моя третья дочка окончила юридический факультет в Ростове. Поехала с родственниками на море... Она не купалась, только вдоль прибоя ходила... Поднялась волна и ее накрыла. Ребята кинулись в море, один схватил ее голову под мышку и потянул к берегу. Но у этого парня сил не хватило ее удержать, он потом на коленях стоял перед нами, плакал...
Нурбике хочется рыдать, но не может она в моем присутствии.
Ее дочь Малку украли с работы — из стоматологической клиники. Постучал в окошко знакомый: "Выйди на два слова". Она вышла, ее "закинули в машину одним махом". Позвонили Нурбике: так-то и так, ваша дочь вышла замуж. Нурбика взяла соседку, очень боевую женщину, и поехала по горячим следам.
— Я вызвала наряд милиции, те только смеются: "Она ж замуж вышла!" Подхожу к дому, иду к мужикам: "Есть среди вас хоть один мужчина, который за свое слово отвечает?! Покажите мне мою девочку!" Один встает, открывает ворота. Смотрю, Малка сидит в доме, плачет. За это время они ее хорошенько обработали: "Если ты уйдешь, из-за тебя война начнется, ты никому не нужна будешь, все равно уже опозорена". Мы с соседкой начали драться, кусаться. На нас все напали — женщины, мужчины. У меня все руки от ран черные были. Я дочку схватила за волосы, намотала их на руку и поволокла к двери. Тогда они поехали к нашему дядьке на совет старейшин. А он мудрый человек, говорит, она этих детей воспитывала одна и теперь я не собираюсь за нее решать. Как она скажет, так и будет. Но Малка сама решила остаться — слишком напугана была.
— Малка, а сейчас, когда ты уже бизнесвумен, как бы поступила?
Малка прячет глаза. У нее уже двое детей. Я повторяю свой вопрос четырежды.
— А сейчас,— наконец, говорит она, бросая быстрый взгляд на мать,— я поступила бы так, как мне самой нравится...
Кража невесты романтична лишь в кинофильмах. На самом деле украденная в глазах общества уже "запачкана", и не каждая семья примет такую назад. Девушки это знают, поэтому к родителям, как правило, не возвращаются. А в семье мужа оказываются совершенно беззащитными без поддержки своей семьи. Когда у Нурбики украли вторую дочь, она уже не стала сопротивляться. Суббота
Еду на чеченскую свадьбу в пригороде Грозного. Я знаю, что увижу женщин, снующих с огромными блюдами из кухни к длинным столам, расставленным во дворе. В доме будут кричать их младенцы, веревками примотанные к люлькам. И эти женщины, не дрогнув ни одним мускулом лица, будут "чувствовать, конечно".
На переднем сиденье "жигулей" — правозащитница Хеда Саратова, высокая сильная чеченка. Завтра Хеда поедет в Назрань на похороны, а сегодня свадьба у ее родственника. Уже слышна стрельба. У ворот дома танцуют, торчат вверх поднятые дула автоматов. Женщины и мужчины сидят отдельно. Я — человек неместный — исключение, сижу за небольшим столом вместе со стариками. Один из них — детский врач Виктор Мусаевич.
— У наших женщин участились инфаркты...— говорит врач без малейшего акцента, по-московски растягивая слова.— У чеченской женщины сердце не выдерживает, эмоции, запертые внутри, наносят огромный вред организму...
Правозащитница Хеда присутствовала на свадьбе своего мужа, когда он женился в первый раз, но не в качестве невесты. Хеда — украденная вторая жена.
— Мы с его первой женой из одного села,— говорит она.— Она вышла за него в 16 лет, родила ему детей и прожила рядом с ним несчастную жизнь. Я бы никогда не вышла за ее мужа, но родственники убедили нас в том, что он развелся. Когда его жена входила в дверь, я хотела выброситься из окна, лишь бы с ней не встречаться... В войну я осталась дома в 4-м микрорайоне Грозного в одной квартире с русскими старушками, которым некуда было идти. Я ждала мужа, думала, он вернется, а дверь закрыта. Через неделю бомбежек приходит его брат и говорит: "Мы тебя решили забрать, твой муж дома с первой женой". Когда я поняла, что мне снова придется жить с ней под одной крышей, то сказала: "Я лучше под бомбами умру!" Я осталась, и после каждого артобстрела мы выходили хоронить наших соседей. Я была самая сильная, ходила на качалку за водой. Однажды зашли ко мне двое ребят-боевиков. Это был месяц рамазан. Принесли еду, старушки были счастливы. Я им дала ключи от соседней квартиры. Утром стук в дверь. Открываю — двое мужчин. "Ты хозяйка?" — "Я". "Из тех, кто здесь ночевал этой ночью, хоть один приходится тебе братом или отцом?" — "Нет..." "Тогда одевайся и выходи. Ты нарушила ваххабитский закон и подпадаешь под наказание". Я разозлилась: "У меня четыре брата, и если вы думаете, что поймали меня на чем-то постыдном, то ошибаетесь! Если к моему брату придет гость, а его не будет дома, я его впущу по чеченским законам! А по ваххабитским жить не буду!"
Через несколько дней Хеда пошла на рынок, возвращается домой, а ее квартиру опечатывает незнакомый мужчина.
— Твой муж сказал, чтобы тебя сюда не пускали, он с тобой разводится,— сказал он.
Все вещи и одежду Хеды, невзирая на артобстрел, из квартиры вывезла первая жена. Пешком Хеда пошла в Назрань. С собой она несла кассету, которую ее попросила пронести через границу местная журналистка. Хеда пришла в гостиницу, там ее увидела комиссар международной службы амнистии. Хеда показала ей кассету, так началась ее правозащитная деятельность. Сейчас ее можно разбудить ночью, и она станет рассказывать про убийства и убитых. Хеда называет себя зомби. Что там осталось от ее сердца, ей самой непонятно. Раз, два, три, четыре...
Биберд занимает высокий пост в МВД, я у него в гостях в Урус-Мартане. За столом его старая мать, жена и две дочки, уже окончившие школу. Его мать кажется глубокой старухой — тяжелая работа и многочисленные роды быстро старят чеченских женщин. В ее жизни была депортация, но сейчас матери Биберда хорошо. Чеченской женщине вообще лучше живется в старости, когда работают невестки, а она только отдыхает и ее слово — закон. Жена Биберда, Луиза, сидит молча — ей до почетной старости еще далеко.
В 1999-м Биберд — в белой рубашке и белой дубленке — ушел из дома, сказав: "Завтра вернусь". Он не вернулся ни завтра, ни послезавтра. И долгие месяцы старуха мать ждала его перед домом на скамейке. Иногда она выходила в город и всех встречных спрашивала, не видели ли они ее сына. "Видели,— отвечали ей много раз,— лежал окровавленный на снегу".
— Он сказал, что вернется,— говорит Луиза, женщина, верная чеченским традициям: называть мужа по имени запрещено.
— Раз, два, три, четыре — вправо, раз, два, три, четыре — влево, раз, два, три...— в один из тех дней Биберд бежал, уворачиваясь от снайпера. Бежал по снегу к одной из школ Грозного, занятой боевиками. Бежал с российским флагом в руках. Из дома напротив стрелял арабский снайпер. Отряд ополчения получил приказ — войти в Грозный.
— Задам тебе загадку,— говорит Амина.— У одной женщины на войну ушли муж, сын и брат. Она пришла к полководцу и сказала: "Отпусти одного". Тот ответил: "Выбирай". Кого она выбрала?
— Брата,— отвечаю я, потому что знаю ответ.
— Правильно. Она сказала: "Замуж я еще могу выйти, сына еще рожу, а брата у меня больше не будет". А у русских женщины детей выбирают,— говорит она без упрека, без интонаций.
Цитата
сына еще рожу, а брата у меня больше не будет
Ни за что не поверю, что Мать в условиях жесточайшего выбора - выберет брата, а не ребенка.(Про мужа то все понятно, не родственник, где то и любви нет, да и вообще не "соперник" брату и ребенку) В моем понимании - без раздумья выберет ребенка ни чуточку не сомневаясь.
Ну если их там через не хочу заставляют рожать много, и из семьи своей тащут в чужую. То может брат единственный родной человек, а детей и правда у неё слишком много и привязанности к ним мало. Не каждая женщина мать. Уж столько про это говорилось, даже фильм помню был с акцентом на это. Если же и те кто на аборты идут, и стерилизацию делают, и в приют сдают. Даже слышал о одной такой сыктывкарке учащейся в училище, которая в двухтысячные на каждом курсе рожала от кого попало и сразу сдавала, только ради того, что по какой то там схеме ей училище за каждые роды компенсацию большую давало.
Коми форум
Форум
17:00 | 
Суббота - 27.07.2024
Именины: 
